[Oui, mon colonel!]

Арараги-центрик — Нисио-стайл

Автор: Oui, mon colonel!
Бета: fandom SHAFT
Жанр: general, POV
Дисклеймер: моя только шизофрения

Название: Ревность
Пейринг: Ханекава Цубаса/Арараги
Рейтинг: PG
Размер: 846 слов
Арт: iYumekai

— Не хочешь присоединиться? — спросила Ханекава.

И ещё она добавила: «Раз уж ты всё равно видел моё нижнее бельё и знаешь, какие трусики я предпочитаю».

Наверное, это была не лучшая идея. Определенно, не лучшая.

Готов дать голову на отсечение — благо, она, вероятно, отрастет, если я окажусь неправ, — но, в любом случае, мне пришлось согласиться. Точнее, я сделал вид, что у меня нет выбора.

Разве можно отказывать такой образцовой старосте?

— Арараги-кун, — сказала Ханекава, стоя в примерочной кабинке. — Как ты думаешь, не будет ли Сенджогахара-сан против?

Её голос звучал глухо из-за тяжелой шторы, разделявшей нас.

Я подумал о ревности, остро заточенных карандашах и ещё о том, что быстрая регенерация совсем не избавляет от боли.

— Нет, что ты. С чего ей быть против? Мы же друзья. Ты помогаешь мне готовиться к экзаменам.

Я даже развел руками, хотя Ханекава, конечно, не могла этого видеть: «Всего лишь вежливость».

— Вот как? — сказала Ханекава и добавила. — Ха-ха.

Мне показалось, что-то щелкнуло.

— Вот как, — повторила она.

Телефон в моём кармане завибрировал.

Я подумал, что это могут быть только сестры.

Хотя, нет, не только. Я, пожалуй, никак не привыкну, что мой номер и электронная почта есть ещё у кого-то кроме них.

Я достал телефон и открыл сообщение.

Это была Ханекава. Точнее, её сиськи. Сиськи Ханекавы в вырезе школьной формы.

Кажется, я слышал грохот, с которым моя челюсть ударилась об пол.

— Не подошло, — сказала Ханекава, отодвигая штору примерочной. — Посмотрим что-нибудь ещё.

Я быстро убрал телефон.

Я очень быстро убрал телефон.

Наверное, нужно было как-то отреагировать.

Но как тут отреагируешь, когда Ханекава так смотрит и склоняет голову на бок, словно не фото её сисек сейчас красуется на экране моего мобильного?

— Знаешь, Арараги-кун, — задумчиво сказала Ханекава, задвигая штору примерочной в следующем магазине. — Мне стало даже обидно, когда ты так ответил.

И ещё она заметила: «Это словно ничего не значит — то, что ты видел мои трусики и держал их в руках, и всё ещё не вернул ни их, ни лифчик.»

Я сверлил взглядом тёмно-синее полотно, разделявшее нас.
Близко. Слишком близко, но совершенно недоступно.

Я подумал, смогу ли когда-нибудь увидеть Ханекаву в обычной повседневной одежде, а не в школьной форме. Ну, и не в пижаме, конечно. Пижама не в счет.

— Тебе бы хотелось, чтобы Сенджогахара ревновала? — уточнил я на всякий случай.

— Возможно, — задумчиво ответила Ханекава.

«Ха-ха,» — сказала она, и мне снова послышался щелчок.

— Это может быть занятно, — закончила она.

Я собрался было подумать о некоторой жестокости моих знакомых, но тут снова ожил телефон.

На этот раз сиськи Ханекавы были только в вырезе лифчика.

О, эта божественная упругость и бархатистость девичьей кожи! О, этот сдержанный серый цвет ткани, кажущийся стальными тисками, оковами на прекрасных сиськах, дотронуться до которых я так и не сумел.

Интересно, если я напомню о том, что обещал массировать их?..

Нет, я не должен! И всё потому, что я джентльмен.

В конце концов...

— Снова не то, — сказала Ханекава. — Ты ведь не занят пока?

У меня поднялась температура.

А она, улыбнувшись, убрала руки за спину и покачалась на каблуках.

— Нет, что ты! — выдавил я и пошел за ней.

В третий раз у кабинки была дверь.

Словно я похож на маньяка, который будет врываться к переодевающейся девушке.

Вот уж нет!

Я приличный человек, а Ханекава — замечательная девочка.

И как бы ни были порой грязны мои мысли, они навсегда останутся в моей голове. Хотя бы в этом моя совесть будет чиста.

— Арараги-кун, — дверь сильно глушила голос, так что мне пришлось прислониться к ней ухом, чтобы слышать её слова. — Как ты думаешь, что мы должны сделать, чтобы Сенджогахара-сан начала ревновать?

Я задумался.

Мне очень не понравилось это «мы». Оно подразумевало, что некое действие совершается рядом лиц от двух и более. Очень неосторожно с моей стороны входить в это «мы». Такой поворот событий может обернуться некоторыми проблемами.

Потому что «мы с Ханекавой» — это одно, а «мы с Сенджогахарой» — это совсем другое.

Потому что если «мы» будем сначала с Ханекавой и не будем готовиться к экзаменам, а потом «мы» будем с Сенджогахарой, и она узнает о том, что не было никакой подготовки, то к этому второму «мы» могут добавиться разные острые предметы...

Кстати, если загнать мне в ногу, к примеру, заточенный карандаш и там его и оставить, регенерация будет проходить медленнее, а боль продлится дольше.

А если не в ногу?

Да, я крепко задумался.

Так крепко, что чуть не пропустил третье сообщение от Ханекавы.

Вообще-то, у меня не очень хорошо с математикой, хоть и лучше, чем с остальными предметами, но даже без подобных знаний я предполагал, что должно быть в третьем сообщении.

Я ошибся.

Я ошибся и смог вздохнуть спокойно.

Я ошибся — и почувствовал разочарование.

На экране моего телефона красовался лифчик, висящий на вешалке.

Он выглядел сиротливо и одиноко. Так, что мне даже стало его жалко. Захотелось прижать этот серый лифчик к себе и никуда не отпускать, чтобы он никогда не узнал жестокости этого мира.

— Арараги-кун, — сказала Ханекава на прощание.

Она так спокойно это предложила: «Может быть, в следующий раз мы возьмем Сенджогахару-сан с собой?»

Я попытался это представить, но воображение мне отказало.

— Думаю, в следующий раз мне повезет больше, — сказала Ханекава, оставшаяся без покупок. — Спасибо, что согласился пройтись со мной, Арараги-кун. Было весело.

Никогда не думал, что поход по магазинам может отнять столько сил.

Название: Предчувствие
Персонажи: Арараги Коёми, Ошино Шинобу, Канбару Суруга, Арараги Карен
Рейтинг: PG
Размер: 2274 слова

Это случилось через неделю после того, как я познакомил свою старшую из младших сестер Карен с Канбару Суругой.

Было воскресенье — день, свободный от занятий. Я хотел встретиться с Сенжогахарой, но она сказала, что занята с утра и велела помочь Канбару с уборкой в её комнате. Конечно, я мог бы отказаться.

Конечно.

Но мне не хотелось оставаться дома и было совершенно всё равно, куда идти. Тем более, что к уборке в комнате Канбару я успел привыкнуть: нет ничего сложного в том, чтобы сложить книги в аккуратные стопки.

А ещё меня терзало предчувствие. Довольно неприятное и совершенно не связанное с Кайи. Никаких духов, призраков или проклятий. Предчувствие было гораздо проще и понятнее.

Я вышел из дома, набрал знакомый номер и без предисловий попросил Канбару одеться. Она ответила, что только извращенец может вместо приветствия просить о подобном.

Я был зол и выкинул телефон в реку.

Ладно...

Я всё же не смог выкинуть телефон. Но мне очень хотелось это сделать.

Я предупредил, что зайду через пятнадцать минут, и Канбару ответила, что обязательно успеет раздеться к моему приходу. Иногда мне совершенно неясен ход её мысли, но в этом она вся. Ничего не поделаешь.

Пока я неторопливо шагал к её дому, у меня в голове появилась одна мысль.

Одна мысль и одно предчувствие — это уже весомый набор.

Никогда не думал о том, насколько точны могут быть предчувствия у вампиров. Мне захотелось поговорить с кем-то, кто знает об этом. Идеальным вариантом мог бы оказаться Ошино.

Ошино?

Это странно. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как этот человек пропал, даже не попрощавшись, а я всё ещё вспоминаю о нем. С чего бы?

С чего мне вспоминать о бездомном чудаке, знающим Кайи лучше, чем... Чем кто?

И есть ли в мире вопросы, на которые Ошино не смог бы ответить? Интересно, знает ли он больше, чем Ханекава?

«Я знаю только то, что знаю», — прозвучал у меня в голове голос старосты.

Но Ошино, в отличие от неё, никогда ничего не говорил бесплатно. И даже более того, для меня он всегда накручивал цену. Всё-таки Ошино не лучше Кайки Дейшу, если подумать.

А мне не стоит полагаться на других.

Это не в моём стиле.

Хотя...

Я хлопнул себя по лбу. Ну, конечно! Если нужен опыт вампира — а мне нужно было именно это — стоило у него и спросить! Кем бы ни была Шинобу сейчас, она продолжает хранит опыт пяти сотен лет и уж точно сможет ответить.

Но это тоже странно.

Странно то, что я совершенно о ней не подумал.

Нет, не так.

Просто я стал думать о ней как о части себя. Словно всё, что я знаю, знает и она.

Словно это так, а не наоборот.

Но если её знания принадлежат мне, то почему я не могу разобраться в своей интуиции и этом предчувствии? Где подвох?

Может быть, Шинобу никогда не думала об этом?

Может быть, она просто никогда не обращала на это внимание?

Может быть, она сама успела позабыть?..

Но, в любом случае, какой смысл гадать.

Я остановился в безлюдном переулке, встал лицом к своей тени и позвал её. Тень заколебалась в душном мареве, потемнела, отрастила хвост, уши и рога, притворно захныкала тоненьким голосом.

— Шинобу, я хотел узнать...

— Хозяин, — капризно перебила она. — Что за привычка будить меня почем зря среди бела дня?

Судя по голосу, она явно издевалась.

Я вздохнул. Мне хватило терпения промолчать.

Это всё не в первый и, вероятно, не в последний раз. Пусть выскажется!

Я живу с двумя младшими сестрами, и у них не самый легкий характер. Ещё одно существо женского пола не сможет так легко вывести меня из себя. Я непоколебим как скала, и спокоен, как море в штиль. Кажется, я уже успел привыкнуть ко всему.

И к тому, что в моей тени живет величайший вампир современности — тоже.

Хотя... Нет. Уже не величайший. Скорее, тень величайшего вампира.

Тень живет в тени.

М-да...

— Я не так часто тревожу тебя, между прочим.

— Ну, конечно! — возразил мне голос Шинобу. — Можно подумать! Вспомни, мой глупый хозяин! Всего неделю назад ты приказал разыскать старшую из твоих младших сестер, таких же глупых и бесполезных, как и ты. Можно подумать, я грязная рабыня на южноамериканских плантациях, работающая на белого господина за кусок хлеба. Нет, хуже того. Учитывая моё состояние, тебя можно было бы привлечь к суду за эксплуатацию детского труда.

Нет, за что мне это?

Верно говорят, не делай добро...

Ну, вот. Она довела меня до приступа мизантропии.

— Я ничего тебе не приказывал, — вздохнул я. — Вообще-то, я просто просил. Но ты же не можешь иначе. Ответишь мне на один вопрос?

— А должна? — вкрадчиво уточнила Шинобу. — Ты приказываешь или просишь?

Это уже невозможно.

Я раздумывал и понимал: сказав, что это приказ, я дам ей ещё один повод к душещипательному монологу о моей бесчестности, а если предположу, что прошу, то ни за что не получу ответ. Шинобу слишком хорошо стала понимать меня и сыграла на этом.

Непростительный промах.

Похоже на игру в теннис, и счет не в мою пользу.

Впрочем, что ещё можно ждать от столь древнего существа? Конечно, она умеет манипулировать людьми. Имея в запасе достаточное количество времени, желания и упорства, разобраться в человеческой психологии гораздо проще. Помня Шинобу ещё устрашающей и прекрасной Киссшот Ацеролаорион Хартандерблейд, можно было бы усомниться в её желаниях. Но, сосуществуя с ней рядом, я, кажется, тоже стал понимать лучше тот стиль жизни, который ей был привычен до знакомства со мной. Думаю, ей были интересны люди так же, как охотнику интересна дичь, и в этом смысле Шинобу хорошо изучила человеческие повадки.

Она ставила меня в тупик. Передо мной предстала логическая задача, на разбор которой не хватало времени, и сейчас тем более было не до того.

Так все-таки, я приказываю или прошу мне ответить?

Моя тень нетерпеливо заколебалась и ощерилась.

Пришлось улыбнуться в ответ.

— А как лучше? — сдался я.

Тень поползла по асфальту и пощекотала рогом сидящую на бордюре рыжую кошку. Кошка удивленно мяукнула, оглянулась и, распушив хвост, гордо удалилась. Я проводил её взглядом.

— Хм, давай сначала вопрос, а потом я решу, что к чему, — деловым тоном предложила Шинобу.

— У вампиров хорошо развита интуиция?

Шинобу помолчала.

— Интуиция? — переспросила она.

— Что на счет предчувствий?

— Охотники опять в городе?

Мне показалось, её голос стал жестче. Даже холодом повеяло.

— Нет-нет-нет, — я помотал головой. — Да и какое им теперь до нас дело?

— Действительно, — рассеяно отозвалась Шинобу. И обижено добавила: — Тогда перестань задавать глупые вопросы, мой маленький неумный хозяин! У вампиров нет никакой интуиции — только чутье, позволяющее определить, какая роль тебе отведена, — жертва ты сегодня или охотник.

Тень на асфальте всколыхнулась, приобрела естественные очертания и из неё, словно из воды, вынырнула светлая макушка Шинобу.

Я понадеялся, что она решила говорить со мной нормально, но дальше макушки ничего не появилось.

— Но, — сказала Шинобу, и я понял, что она подводит итог разговора. — Мы не должны забывать главного. В результате наших действий — моей неосторожности и твоей глупости — ни ты, ни я больше не являемся вампирами. А значит, нет смысла говорить о том, чего у тебя не может быть.

Это был резонный довод.

— Теперь оставь меня в покое, — устало закончила она.

Макушка исчезла.

Моя тень поблекла.

Я понял, что сегодня больше ничего не добьюсь от Шинобу. Судя по всему, она решила таким образом напомнить, что никогда меня не простит. Или сама вспомнила о чем-то, что не прибавило ей хорошего настроения.

Мне стало стыдно за свою настойчивость.

Пришлось продолжать путь, так ни в чем и не разобравшись.

Поэтому я решил, что поговорю с Канбару серьёзно.

Кое-что волновало меня, и оставлять это без внимания было бы неосторожно.

С чьей стороны? Хороший вопрос.

На душе было тяжко.

К счастью, когда я пришел, Канбару была одета. И даже не слишком вызывающе.

— Арараги-семпай, — сказала она, сидя на полу и глядя на меня тем преданным взглядом, который присущ лабрадорам. — Я хочу попросить у вас...

Она запнулась и отвела глаза.

Мне стало ещё больше не по себе. Если Канбару хочет что-то попросить, то это не сулит ничего хорошего. Никогда.

Предчувствие росло и ширилось, наливалось густой синевой и закладывало уши громовыми раскатами.

Я сглотнул и сделал шаг назад. К счастью, сёдзи остались сдвинутыми не до конца, и можно было ретироваться в любую минуту. Хотя, конечно, бегство оказалось бы позором.

Пришлось взять себя в руки.

А Канбару поводила в смущении указательным пальцем по голому колену и снова подняла на меня взгляд.

— Хочу просить у вас... — она потянулась, вставая на колени.

Нет, это было точно не к добру. Я не сомневался ни секунды.

— Хочу просить руки вашей сестры Карен! — с придыханием заявила Канбару.

Вообще-то, бить женщин недостойно мужчины.

Я не бью женщин, если, конечно, это не мои сестры. И даже с ними с некоторых пор я зарекся вступать в любые драки — даже самые шуточные.

Но...

Она совсем сдурела?!

Спрашивать у меня такое.

В глазах потемнело. Книги, раскиданные по комнате, словно взлетели в воздух и закружились в вихре сумасшедшего вальса, калейдоскопе красных обложек, белых страниц и черной типографской краски.

А Канбару продолжала смотреть на меня этим печальным взглядом, и было невозможно ей отказать.

— Нет! — отрезал я. — Не смей больше видеться с Карен. Я запрещаю.

— Запретная любовь? Ах, Арараги-семпай, это так волнительно... — задумалась Канбару. — Но Карен не простит вам подобного отношения, а я не хочу быть причиной разлада в семье. Тем более, что это уже почти моя семья. Ах, Арараги-семпай, вы представляете, мы породнимся.

— Никогда!

Канбару улыбнулась.

Она выглядела так спокойно, словно мы сейчас обсуждали что-то естественное, а не сомнительное будущее моей сестры.

— Но это честная сделка, — сказала Канбару. — Вы ведь уже получили Сенжогахару-семпай? Неужели вы настолько бесчестны, что готовы изменять ей с родной сестрой? Ах, кажется, я понимаю, Арараги-семпай... Знаете, во времена крепостного права в Европе первая брачная ночь отданной замуж девушки принадлежала её хозяину, а не мужу... Было бы жаль, но я уверена, мы можем договориться с вами, если вы позволили мне наблюдать...

— Замолчи и перестань нести чушь! — приказал я. — Думаешь, какие у нас с сестрой отношения?

Что она себе опять нафантазировала?!

Определенно, ей стоило бы читать поменьше романов. Жаль, что нельзя их все выбросить.

В наступившей тишине мне на голову упала книга — наверное, это был знак.

— Ладно, — сказал я. — С чего вдруг?

Канбару, лежа на полу, поболтала ногами в воздухе.

— Арараги-семпай, я же честный человек, — протянула она, глядя в потолок. Потом перевернулась и переложила несколько книг к себе поближе. — Как любой честный человек, я обязана жениться на женщине, с которой собираюсь делать то, это или даже вот это...

Она по порядку указала на книги в моих руках и те, что лежали на полу.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: я не хочу ничего знать об этом.

— К тому же, — напомнила она. — Мы можем посчитать, что это возврат вашего долга. Помните, вы говорили, что должны жениться на мне после всего, что между нами было?

Конечно, между нами ничего не было. Это было преувеличение. Она просто пользовалась моей этической незащищенностью. С другой стороны, если бы я должен был жениться на всех тех девушкам, которых видел голыми...

Хм.

Которым помогал, я имею в виду.

— Арараги-семпай, — Канбару подперла кулаком подбородок и посмотрела на меня тем томным взглядом, который больше всего выводит меня из себя. — Знаете, это так волнующе. Словно первый поцелуй.

И добавила под грохот падающих книг:

— Непрямой.

Наверное, нет смысла разубеждать её в чем-то, но вдруг это можно из неё выбить?

Мысль была неудачная. Пройденный этап. К сожалению, я, как никто иной, понимал, что Канбару Суругу можно только переубедить. Силой вообще ничего не решается.

И всё же...

— Арараги-семпай, — позвала меня Канбару. — У вас такое лицо, словно вы задумываете изнасилование.

— Нет, что ты, — устало отмахнулся я. — Всего лишь убийство.

Зато я был честен.

Но мне не нравился этот разговор.

Я знал Карен все пятнадцать лет, что она прожила на свете. Гораздо больше, чем Канбару. Но мне казалось, что у них есть что-то общее. Что-то, за что они обе могут зацепиться. И эта мысль меня пугала.

Я не хотел этого.

Я осознавал свою ответственность старшего брата.

Предчувствие не сулило ничего хорошего.

Уходя, я остановился на нижней ступени и посмотрел на Канбару. Долго и очень серьёзно — снизу вверх.

Канбару вопросительно склонила голову, но промолчала.

— Зачем тебе лишние проблемы? — спросил я. — Ты опять загоняешь себя в старый капкан. Только теперь на место Сенджогахары встала Карен. Кстати, как твоя рука?

Канбару покачала головой и рассеянно мне улыбнулась.

— Это совсем не то, что было с Сенджогахарой. Карен вправе выбрать, ведь на любое предложение всегда может найтись отказ — теперь я это знаю. Арараги-семпай, вы же понимаете?

— Карен нравятся мальчики, — настаивал я. — Знаешь, у неё есть приятель даже...

Мои сестры — они обзавелись личной жизнью куда раньше меня, не обращая внимания на возраст. Это неприлично.

— Арараги-семпай, вы завидуете? — спросила Канбару, и выражение её лица немного изменилось, стало усталым и понимающим. — Или ревнуете?

Да что она может понимать? У неё нет двух младших сестер.

— Нет, не завидую и не ревную, — ответил я, стоя в пол-оборота, и улыбнулся, закладывая большие пальцы за петли брюк. — Переживаю.

Я не врал.

В то же время, я был не до конца честен, но сам осознавал это весьма смутно.

Наверное, я переживал не только за Карен, но с какой стати?

Сенджогахара обещала позвонить, когда освободится. Но время перевалило за полдень, а я, так и не дождавшись её звонка, побрел домой.

Предчувствие грызло меня изнутри.

Дома в большой комнате я застал сидящую на диване Карен.

Точнее было бы сказать, что она лежала, но это как посмотреть. Закинув ноги на спинку дивана и свесив голову на пол, моя старшая из младших сестер задумчиво разглядывала выключенный телевизор. На меня она даже не посмотрела.

Да что такое происходит в этом доме? Никакого уважения к старшим!

А потом она все-таки обернулась и спросила: «Что делать, когда расстаешься с парнем?»

Откуда мне было знать?

Откуда мне было знать о том, чего я никогда не делал?

Карен вздохнула, взглянула на меня осуждающе и сказала, что пойдет прогуляться. И тогда я подумал, что догадываюсь, куда приведут её ноги.

Предчувствие, свернувшееся где-то внутри меня, урчало от удовольствия, зная, что оправдывает себя. Оно не было порождением Кайи.

Это была плохая идея, а я оказался плохим братом — не нужно было знакомить Карен с Канбару Суругой.

Название: Маркер
Персонажи: Арараги Коёми, Сенджогахара Хитаги
Рейтинг: R
Размер: 429 слов

Я пишу ей «Спокойной ночи», откладываю телефон и закрываю глаза...

В другом районе в своей маленькой комнате Сенджогахара ложится на футон и смотрит в потолок. Её пальцы скользят по шее и ключицам. Она закрывает глаза и глубоко дышит.

Я не уверен, представляет ли она меня.

Не до конца, но почти.

Фанатичность Сенджогахары в любом случае указывает именно на меня.

Она сжимает соски сквозь тонкую ткань коротенькой ночной рубашки. А может быть, обычной футболки. Я не знаю, в чем спит Сенджогахара.

Она гладит себя, всё ниже спускаясь ладонями к бедрам. Я наблюдаю за её неспешностью, завидую её терпеливости. Хотя, может быть, всё происходит совсем не так, как представляется мне.

Сенджогахара разводит колени, немного задумчиво водит пальцами про трусикам, а потом стягивает их, приподнимая бедра. Делая это, она продолжает смотреть в потолок. Сенджогахара просто не из тех, кто закрывает глаза перед чем бы то ни было.

Ладонь ложится на пах, пальцы скользят ниже.

Сенджогахара скидывает трусики и широко разводит ноги. Её футболка — или всё-таки ночная рубашка? — задирается до шеи. Скомканное одеяло лежит в ногах.

Сенджогахара тяжело и неровно дышит.

Одинокая и беззащитная.

Хотя насчет беззащитности я, пожалуй, не прав. Точнее, не прав отчасти. Все эти острые ножницы, канцелярские ножи, заточенные карандаши, степлеры, угольники... Они создают видимость стены, защищающей от внешнего влияния, но это не так. Всё совсем наоборот.

Сенджогахара тянется и достает самый обычный маркер, черный и гладкий. Она ведет им от самых колен — едва касаясь, почти невесомо. Колпачок маркера рисует по бедрам невидимые узоры — неровные, но ритмичные зигзаги, словно линия пульса на экранах медицинской техники.

Маркер трется между ног, задевая короткие волосы в паху...

Я отвлекаюсь. Точнее, мне просто не хватает фантазии.

Что, если она из тех дерзких девушек, которые предпочитают радикальные решения?

«Всё или ничего» — это очень на неё похоже.

Какой ужас. О чем я думаю?

Так вот, возвращаюсь мыслями назад к маркеру. Он становится мокрым и легко скользит между...

Нет, уже не между.

Сенджогахара чуть вскидывает бедра, двигая рукой с зажатым в ней маркером, и сжимает губы.

А потом она тянется свободной рукой за степлером, открывает рот и тихо шепчет: «Это очень извращенно, Арараги-кун. Но если я узнаю, что ты фантазируешь перед сном не обо мне...»

Ну, это уже не лезет ни в какие ворота.

Она даже в моих фантазиях так говорит.

Словно я какой-то извращенец.

Словно я не могу перед сном думать о чем-то приятном.

Словно я могу не думать о своей девушке.

Словно я даю повод думать о моей измене.

Изображая праведный гнев, я открываю глаза.

Я открываю глаза, смотрю в потолок и думаю, что в следующий раз она может ненароком взять что-то больше обычного маркера...

Название: Двадцать шестое апреля
Персонажи: Шинобу (Киссшот Ацеролаорион Хартандерблейд), Арараги, охотники
Рейтинг: R
Размер: 1310 слов
Предупреждение: четвертование

Я сплю.

Я вижу сон.

Я знаю эту улицу и этот фонарь. Я помню его сейчас, я буду помнить его завтра и всегда.

Это выглядит так, словно всю улицу обесточили, и только один-единственный фонарь продолжает заливать её бледно-желтым светом. Небо черное и совершенно беззвездное.

В ореоле света под фонарем стоит женщина с длинными золотистыми волосами. Она скалится, и её белые клыки опасно поблескивают. Её дыхание немного сбилось.

Женщина с достоинством оглядывается, и её грудь тяжело колышется. Она свободно отставляет ногу и упирает руку в бедро.

Это засада, понимает она.

С трех сторон её окружают.

Меня не было там, когда это произошло, — я пришел позже. Но я знаю, что всё так и было.

Женщину окружают трое, и каждый из них опасен по-своему. Но она смеется над ними.

Она сама пришла сюда. Это был её выбор.

Мне становится страшно — не от непроглядной ночи вокруг, а от мрака, который клубится где-то внутри этой красивой женщины с европейскими чертами лица и гримасой хищника.

Они нападают втроём — без предупреждения и не сговариваясь.

Первый — серая громада. Но несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, он движется плавно, словно большая кошка. Его руки в мгновение трансформируются в два тяжелых фламберга — они растут от локтей и выглядят непомерно огромными. Изогнутые обоюдоострые клинки ловят свет фонаря, и серый металл делает его блеклым и безжизненным. От свиста стали, рассекающей воздух, закладывает уши.

Его зовут Драматург. Он делает свою работу.

Второй — вспышка света. Светлые волосы развеваются при движении. Он невысокий, жилистый и подвижный, похожий на ящерицу. На его плече покоится огромный крест, но — миг! — и он приходит в движение. Блеск святого металла в ночи завораживает и заставляет женщину у фонаря неприязненно кривить губы.

Второго зовут Эпизод. Он делает это из ненависти.

Третий — тень на грязной стене. Скорпион в боевой стойке. Ядовитая гадина с непроницаемым взглядом. У него нет оружия, потому что Палач — фанатик. А фанатики хорошо умеют делать только две вещи — вводить в заблуждение и жертвовать. Но это делает его только опаснее.

Эта троица — охотники на вампиров, и они пришли оборвать жизнь, длящуюся уже пять сотен лет.

Мне становится не по себе. Хочется бежать отсюда сломя голову. По прямой до поворота с заветными мусорными баками, у которых когда-то я оставлял свои журналы с трусиками старшеклассниц.

Но я знаю, что это всего лишь дурной сон. Кошмар. И он снится не мне.

Ещё я знаю, что будет дальше.

Тяжелый крест срывается с рук Эпизода и летит в женщину. Она не успевает увернуться — сейчас у неё просто нет на это сил, хотя она совсем не знает, что послужило причиной этому. Перекрестье освященного серебра цепляется за её ногу чуть ниже основания левого бедра и тянет. Плоть высшего вампира очень чувствительна к такому. Словно от кислоты, кожа истончается, шипит, пахнет паленым мясом — приторно сладко, до тошноты. Кости хрустят как песок на зубах. Ребро креста режет вены, сухожилия, мышцы. Это слишком долго описывать, крест скользит гораздо быстрее — доли секунды. Льётся кровь. Почему-то медленно.

Я знаю, почему кровь льётся медленно. И охотники знают.

Женский крик переходит в рычание, но поздно. Крест ударяется в стену у неё за спиной, глухо звенит, вибрируя.

Женщина хватается одной рукой за столб фонаря, и в то же мгновение рядом с ней из облака тумана материализуется Эпизод. Одной рукой он подхватывает отрезанную ногу, другой с легкостью закидывает на плечо крест.

Эпизод улыбается и снова исчезает, потому что рядом уже оказывается Драматург.
С хирургической точностью его лезвие режет правую ногу чуть ниже колена. Серая сталь фламберга окрашивается багрянцем. По бледной коже от места разреза ползут две капли крови — одна за другой. Это гипнотизирует.

Драматург превращает клинки обратно в руки и левой бьет наотмашь женщину по лицу, потом широкой ладонью хватает её за горло и припирает к столбу. Правой рукой он дергает отсеченную ногу на себя и исчезает вместе с ней.

Женщина неловко падает, цепляясь руками за столб, скрипит зубами и подвывает так, что у меня по спине бегут мурашки. Её прекрасные волосы пачкаются красным. Но даже сейчас она красива, и это пугает ещё больше.

Человек по имени Палач подходит к ней не спеша.

— Киссшот Ацеролаорион Хартандерблейд, железокровный теплокровный хладнокровный вампир, — говорит Палач. — Сегодня ты умрешь.

Он так и сказал: «Сегодня — не сейчас, но с первым лучом солнца, который озарит эту улицу».

Палач резко хватает её за руки и выворачивает их, вздергивая наверх. Сведя их вместе, он перехватывает запястья одной рукой, а второй вытаскивает из складок монашеской рясы короткий кинжал и наносит удар. Палач разрывает рукава элегантного вечернего платья, и острое лезвие вгрызается в левое плечо, кромсая упругие мышцы. Если бы у третьего охотника и единственного человека среди них было чуть больше сил и хотя бы толика сострадания, он постарался бы сделать это быстрее. Но кинжал режет не спеша. Один разрез сверху, один — сбоку, ещё один сверху — теперь уже до кости.

Палач нажимает и делает круговое движение рукой. Выпрямляется и бьёт ногой по плечу.

Кость с хрустом ломается, словно сахарный леденец.

Правую руку он режет ниже локтя. Теперь Палач действует быстрее.

Это не потому, что он боится регенерации.

Он не боится регенерации.

Просто в нем просыпается его фанатичная натура. Руки неверно дрожат, и он то и дело промахивается мимо первоначального разреза.

Киссшот пытается сопротивляться, но Палач бьёт её ногой по животу и груди.

Я думаю, что невозможно ударить такую грудь, но он продолжает это делать.

На асфальт натекает лужа крови. Кровь пропитывает лохмотья платья. Кровь пачкает бледную щёку.

Палач ещё раз бьёт ногой по руке, убирает кинжал и дергает запястья в разные стороны.

Костный мозг мешается с кровью на боках.

Киссшот остается полусидеть на асфальте рядом с фонарем, привалившись к нему боком. Она холодно смотрит на последнего охотника, не спешащего её покидать.

За пять сотен лет она успела привыкнуть к боли, поэтому вполне может позволить себе этот надменный взгляд.

— Прощай, Киссшот Ацеролаорион Хартандерблейд! — говорит Палач, помахивая одной из её отпиленных рук. — И доброго утра тебе, ведь рассвет совсем скоро...

Он уходит, оставляя её одну.

Совершенно одну под единственным работающим фонарем на улице.

Конечно, она хотела умереть.

Конечно, охотники не знали, чего она хотела. Они преследовали собственные цели.

Но оставлять её вот так... Дожидаться рассвета в полном одиночестве!

Это было слишком жестоко. Ни один человек не должен умирать в одиночестве. Даже если это не человек, а вампир, железокровный теплокровный хладнокровный...

Именно поэтому Киссшот испугалась. Она надеялась, что всё получится быстрее.

А потому ей не осталось ничего, кроме как попросить помощи у кого угодно.

Хотя бы и у еды.

...

— Ты!..

Кстати, вот и я!

На этом моменте я просыпаюсь.

Просыпаюсь, потому что мне неудобно: затекла рука и ноет бок.

Но я не двигаюсь. Потому что Шинобу спит, уткнувшись мне в грудь лицом, и вздрагивает во сне. Моя футболка уже порядком мокрая от её слез. Это в лучшем случае, потому что я надеюсь, что она ещё не напускала в неё соплей.

Свободной рукой я успокаивающе глажу её по плечу. Пальцы путаются в золотых волосах.

Вообще-то, Шинобу не спит со мной.

То есть, я имею в виду, она не спит со мной...

Звучит ужасно. Словно я извращенец. Педофил какой-то. Если сестры вломятся ко мне до того, как она уйдет, ничем хорошим это не закончится. Я бы, пожалуй, тоже удивился десятилетней невинной девочке в кровати девятнадцатилетнего парня.

Уточнять, сколько этой девочке лет на самом деле, конечно, никто не станет. А зря. Потому что из нас двоих педофилкой оказалась бы она.

Впрочем, у Шинобу очень своеобразная точка зрения на этот счет.

Главное, к моему счастью, она спит со мной всего один день в году.

В годовщину четвертования Киссшот Ацеролаорион Хартандерблейд, Сердца-под-Лезвием, в результате которого один вампир не смог умереть до конца, а один человек перестал быть обычным человеком, и оба они стали несчастными по подсказке того, кто сумел украсть сердце высшего вампира так, что она даже не заметила этого.

Я прижимаю Шинобу к себе, и она бурчит:

— Ты извращенец, слуга... Убери руки от мой груди...

«Было бы от чего убирать», — думаю я спросонья.

Главное, чтобы ей перестали сниться кошмары в этот день, иначе как бы мне не пришлось в один не очень прекрасный день объяснять Сенджогахаре, почему у нас в кровати спит кто-то третий.

@темы: shaft, monogatari, digest