Но пафост есть страдание человека, ведомого сильной страстью, а среди нас нет тех кто хохочет над страданием и презирает страсть.©
Не надо в Обзоры.
Название: Если день не задался с самого утра, значит кому-то это нужно
Автор: Oui, mon colonel!
Бета: Мурлыканье
Персонажи: Хиджиката, Ямазаки, Окита, Гинтоки, Кагура, Отосе
Тип: джен, гет
Рейтинг: PG
Жанр: драма с элементами юмора (или наоборот)
Саммари: «В тесном коллективе становишься психологом.» (с)
Дисклеймер: абсолютно ничего моего.
Предупреждения: один пейринг и два непечатных слова
Фанфик был написан для Февральского Фестиваля
1855 с.
1.
У заместителя командующего Шинсенгуми Хиджикаты Тоширо день не задался с самого утра. Винить было некого, но бумажная волокита рождала плохо контролируемое желание убивать всё живое, а всё неживое — оживлять и убивать с ещё большей жестокостью. Несколько раз Хиджиката хватался за катану, жаждущую крови невинных и виноватых, что для бездушного металла было без разницы. Он даже подумывал о сеппуку, но вовремя спохватился, полагая столь постыдное бегство от жизненных трудностей недостойным самурая.
Бумаги не кончались. За докладными шли отчеты, за отчетами — приказы, за приказами — прошения, за прошениями — счета… Счета, счета, счета! Счета удручали больше всего, а за порчу городского имущества — как-то особенно. Хиджиката курил и злился, злился и курил.
В казармах царила зловещая тишина, словно там, в ожидании чего-то неотвратимого, затаилось чудовище.
Хиджиката смотрел на отчеты, потом на докладные, потом на бесконечные счета — и тушил в пепельнице очередной окурок.
Гордость, думал Хиджиката. Если перебороть гордость, то, вполне вероятно, можно найти выход из любого, даже самого затруднительного положения. Гордость была камнем преткновения, и именно это чувство он старался побороть в себе.
Последний кордон на пути к решению проблемы.
Он достал пачку чистых листов. Гордость обвила его шею, словно змея, но Хиджиката уже решился. Короткое письмо, написанное каллиграфическим почерком без единой помарки спустя час лежало перед ним.
2.
У Ямазаки Сагару день тоже не задался. Правда, для разнообразия, кто-то криворукий примерил на себя роль Творца, и причиной очередной личной катастрофы стал даже не обожаемый заместитель командующего Хиджиката Тоширо, а добрейшей души капитан первого отряда Окита Сого. Ямазаки встретил капитана при выходе из казарм, и его сердце забилось в томительном предвкушении беды.
Капитан выглядел таким расслабленным и удовлетворенным, что не оставалось сомнений в его злонамеренности.
— Добрый день, капитан, — приветствовал его Ямазаки, коривший себя за неосторожность быть замеченным.
Капитан окинул его быстрым взглядом, лишь на секунду задержав внимание на краешке конверта, так невовремя вылезшим из нагрудного кармана и явившим себя миру, и уголок его губ дрогнул.
— Добрый, — согласился он. — Снова Хиджиката гоняет?
Приметы, думал Ямазаки. Должны быть какие-то дурные приметы о капитанах, пересекающих дорогу честному шпиону, о капитанах, которые так сочувственно улыбаются, и о капитанах, которые знают твои самые слабые места… Ямазаки! Не иначе, сегодня ты отхватил джекпот! Спасайся! Беги, пока не поздно! Убегай и никогда не возвращайся!
— Сегодня моё дежурство, — с показной ленцой протянул капитан. — Не утруждайся так, Ямазаки. Я могу доставить это за тебя.
— Моя обязанность… — растерянно пролепетал Ямазаки. — Лично в руки!.. Со скорейшим ответом!
Поздно!
Конверт перекочевал во внутренний карман капитанова пиджака и скрылся из вида.
— Турнир по теннису, Ямазаки. Ты ещё успеешь, — напомнил капитан и нехорошо сощурился. Он знал о слабостях Ямазаки достаточно.
3.
У Сакаты Гинтоки день не задался сразу несколько раз за утро. Сначала Садахару просился гулять, потом Кагура проспала, и Садахару перестал проситься, пристыженно уткнувшись мордой в угол, а когда Гинтоки всё-таки поднялся ближе к полудню… вероятно, криками он разбудил не только Кагуру, но и поднял мертвецов с соседнего кладбища.
Дерьмо, думал Гинтоки. Собачье дерьмо! Много! Много собачьего дерьма в моем доме!
Он думал это так громко, что Кагура подумала ему в ответ, что это дерьмо божественной собаки, а потому обязательно должно быть добрым предзнаменованием. Потом она забрала Садахару и гордо удалилась с ним на плечах, игнорируя требования Гинтоки убирать за своим божественным производителем божественного дерьма.
На этом беды Гинтоки не закончились, потому что на запах или слишком громкие мысли явилась Отосе, чтобы полчаса думать под дверью о просроченной за три месяца арендной плате. Гинтоки подумал было мысленно огрызнуться, но счел за лучшее сделать вид, что никого нет дома, и лёг спать обратно.
Кагура вернулась через некоторое время заметно повеселев и метким пинком по почкам разбудила Гинтоки, вручив ему конверт, подписанный аккуратным каллиграфическим почерком.
— Лежало у входа, — пожав плечами, пояснила она и направилась куда-то в сторону кухни.
Гинтоки распечатал конверт и только тогда понял, насколько его день не задался. Он собрался было съесть это вопиющее недоразумение, которому не было места в мире, но оно казалось таким отвратительны, что он просто выбросил его в корзину для бумаг и собрался решать новую проблему старым проверенным способом — проще говоря, напиться.
К сожалению, за порогом его всё ещё ждала Отосе, которой надоело просто думать об арендной плате, что она и озвучила в ультимативной форме.
4.
Если чего Гинтоки и не любил, то это думать о проблемах.
И всё же пришлось вернуться на продавленный диван и предаться печальным размышлениям об арендной плате. Вопрос денег его занимал не слишком. Куда больше его интересовало, как можно задурить голову старой карге, повернутой на материальной выгоде.
Если бы у Гинтоки была совесть, он бы так не думал. Но совесть то ли потерялась, то ли уснула, то ли вовсе умерла, так что пришлось углубиться в пучину отчаяния, перебирая возможные хитроумные выходы из положения. Найти необходимую сумму Гинтоки не считал возможным. Мысль об убийстве старухи казалась слишком затасканной и приевшейся. Оставалось только одно — отвлечь! Но чем можно отвлечь от денег Отосе, повидавшую на своем веку достаточно?
Гинтоки так углубился в эту мысль, что даже задремал, когда Кагура выдернула его из блаженной неги внезапным вопросом.
— Что в письме?
— А? — Гинтоки почесался, переворачиваясь на бок. — В каком письме?
— В каком письме? Да в том самом, что я принесла тебе! — Кагура уселась на спинку дивана и заинтересованно оглядела его сверху.
— Ах, в том… — Гинтоки посмотрел на неё одним глазом, потом другим, потом немного полежал, закрыв оба — и, подпрыгнув, словно горный козел в брачный период, кинулся к корзине.
Злополучное письмо было на месте. Оно словно дожидалось своего часа, даже почти не помятое и чарующее, как пресловутый запретный плод.
Гинтоки достал его двумя пальцами, аккуратно положил на стол и перечитал несколько раз, убеждаясь, что жизнь начинает налаживаться.
Письмо было коротким, но слишком ёмким, на взгляд Гинтоки.
4,5
«Раньше я думал, что любовь — это когда точно знаешь, что любимый человек просто существует где-то в этом мире, и он счастлив даже без тебя.
Но теперь всё изменилось. Я уступаю в спорах там, где раньше мне не позволяла этого гордость. Я
мечтаю сталкиваться с любимым каждый день, поэтому исполняю свою работу на улицах города с непривычным рвением, и проклинаю выходные, если не могу найти причины для встречи. Я хотел бы слиться с этим человеком в оргазмическом экстазе и ласкать его там, где запретно. Я хочу полностью принадлежать ему одному.
Мне страшно осознавать, что эти чувства могут быть невзаимны. Но я больше не хочу молчать и взываю к тебе, о, греза!
Как стемнеет, приходи на кладбище, чтобы я мог поведать о своих чувствах открыто и получить ответ незамедлительно.
Вечно твой, Х.»
4. 75
— Отвратительный стиль, — сказала Кагура, выглядывая из-за плеча Гинтоки. — Наверное, он специально.
— Ммм… — протянул Гинтоки и ещё раз проверил конверт, на котором значилось его имя.
— Я бы точно не дала, — заметила Кагура доверительно. — Но сколько искренности!
Гинтоки отвесил ей подзатыльник в воспитательных целях.
— «Х» — это как «Хуй» или как «Хер», Гин-чан? — оживилась Кагура. — И, кстати, хотела спросить, в чем разница?
Гинтоки как можно громче подумал, что подзатыльника, пожалуй, будет мало, и Кагура с независимым видом снова удалилась на кухню.
Он проводил её взглядом и с болью посмотрел на письмо. Брать грех на душу не хотелось, но арендная плата казалась непомерно высокой и абсолютно недосягаемой.
— Живите долго и счастливо, — подвел итог Гинтоки и убрал лист, исписанный знакомым каллиграфическим почерком, в девственно-чистый конверт.
Казалось, день не задался у всех сразу.
5.
— Куда ты? — спросила Кагура вечером, высовываясь в коридор и наблюдая за натягивающим сапоги Гинтоки.
— Прятаться от осознания ничтожности своего поступка, — драматично заявил он, почесав в затылке.
— Много не пей, — напутствовала Кагура. — Кустами сильно не шуми — могут заметить и отомстить. Домой не возвращайся до утра… пока не протрезвеешь.
Гинтоки покачал головой и выскользнул в наступающие сумерки.
Кагура постояла ещё немного в коридоре, слушая звук его затихающих шагов и вернулась на кухню — заканчивать последние приготовления. В доме прокралась зловещая тишина, подобная той, что утром навещала казармы Шинсенгуми.
— Trick or treat!
Шепот, раздавшийся у самого уха, заставил Кагуру подпрыгнуть. По инерции она развернулась в прыжке и контратаковала шутника. Тот тоже оказался не промах и, поймав её руку в захват, ловко уложил на обе лопатки броском через себя.
— Придурок, — проворчала Кагура и от души пнула его по голени.
— А вот это уже больно, мелкая! — возмутился Окита, прыгая на одной ноге.
— Я думала, Гин-чан вернулся.
— Я думал, он вообще не уйдет.
Кагура встала, демонстративно отвернувшись.
— Ну и ладно, — неопределенно согласился Окита, заглядывая ей через плечо. — Где мой шоколад?
— Никакого шоколада!
— Врешь…
— Если не отойдешь, врежу, — предупредила Кагура.
— И я подделывал почерк Хиджикаты только чтобы услышать это?
— Ты подделывал почерк Хиджикаты только чтобы досадить ему.
— А вот и нет.
— А вот и да.
— А вот я тебя сейчас…Может всё-таки посмотришь на меня?
Медленно обернувшись, Кагура состроила самую свирепую гримасу. Встреченный взгляд не сулил ничего хорошего.
— А знаешь что?
— Нет.
— У меня там… зубы!
Выражение лица Окиты оставалось неизменно плотоядным. Кагура успела подумать, что на неё так не смотрели даже монстры, которых ловил Лысый.
— А у меня — когти, — спокойно парировал Окита. — Мы идеальная пара.
На такой ответ Кагура явно не рассчитывала.
— Может всё-таки начнем с шоколада? — насупилась она.
Окита резко отвернулся.
— Ладно, — согласился он со смешком. — Шоколад из твоих рук, дорамы по телевизору… С чего-то же нужно начинать. Но учти, когда-нибудь…
Он не договорил.
Кагура посмотрела на приготовленную коробочку и неожиданно подумала, что ему тоже может быть неловко.
— Даже не думай! — отозвался Окита из комнаты, включая телевизор. — Просто мне нравится смотреть, как ты смущаешься.
Кагура закрыла глаза и сосчитала до трех.
— Матушка на небесах, — взмолилась она. — Дай мне сил не убить этого замечательного парня хотя бы до тех пор, пока я не представлю его Лысому. Иначе мне будет очень-очень обидно и даже немного грустно из-за потерянной возможности увидеть этот цирк…
6.
— Саке! — потребовал Гинтоки.
— Саке! — согласился Хиджиката.
— Деньги вперед! — желчно предупредила Отосе. — За аренду — отдельно, за саке — отдельно. А то ведь спрошу натурой, — всё, как в письме!
Гинтоки критично оглядел её с ног до головы — для этого ему пришлось приподняться и опасно наклониться, перегнувшись через стойку.
— За твой счет, — подвел неутешительный итог он и пихнул Хиджикату локтем.
— Это ещё почему?
— Потому что это меня выперли из дома! Меня нужно жалеть и утешать! — пьяно, но уверенно объяснил Гинтоки. — А если они там… если!..
— Заткнись, — предупредил Хиджиката. — Даже думать не хочу.
— Тогда ещё саке! — потребовал Гинтоки
— Ещё! — согласился Хиджиката и кивнул Отосе. Откровенно говоря, у него тоже был план. Возможно, не такой дурацкий, как у влюбленного Окиты, но куда более изощренный по части садизма. Хиджиката верил, что сможет заставить Гинтоки заплатить по всем тем счетам о возмещении ущерба, которые пришли Шинсенгуми за последний квартал и не давали свести бюджет.
День не задался с самого утра, думал Хиджиката. Но если день не задался, возможно, повезет ночью.
Название: Если день не задался с самого утра, значит кому-то это нужно
Автор: Oui, mon colonel!
Бета: Мурлыканье
Персонажи: Хиджиката, Ямазаки, Окита, Гинтоки, Кагура, Отосе
Тип: джен, гет
Рейтинг: PG
Жанр: драма с элементами юмора (или наоборот)
Саммари: «В тесном коллективе становишься психологом.» (с)
Дисклеймер: абсолютно ничего моего.
Предупреждения: один пейринг и два непечатных слова
Фанфик был написан для Февральского Фестиваля
1855 с.
1.
У заместителя командующего Шинсенгуми Хиджикаты Тоширо день не задался с самого утра. Винить было некого, но бумажная волокита рождала плохо контролируемое желание убивать всё живое, а всё неживое — оживлять и убивать с ещё большей жестокостью. Несколько раз Хиджиката хватался за катану, жаждущую крови невинных и виноватых, что для бездушного металла было без разницы. Он даже подумывал о сеппуку, но вовремя спохватился, полагая столь постыдное бегство от жизненных трудностей недостойным самурая.
Бумаги не кончались. За докладными шли отчеты, за отчетами — приказы, за приказами — прошения, за прошениями — счета… Счета, счета, счета! Счета удручали больше всего, а за порчу городского имущества — как-то особенно. Хиджиката курил и злился, злился и курил.
В казармах царила зловещая тишина, словно там, в ожидании чего-то неотвратимого, затаилось чудовище.
Хиджиката смотрел на отчеты, потом на докладные, потом на бесконечные счета — и тушил в пепельнице очередной окурок.
Гордость, думал Хиджиката. Если перебороть гордость, то, вполне вероятно, можно найти выход из любого, даже самого затруднительного положения. Гордость была камнем преткновения, и именно это чувство он старался побороть в себе.
Последний кордон на пути к решению проблемы.
Он достал пачку чистых листов. Гордость обвила его шею, словно змея, но Хиджиката уже решился. Короткое письмо, написанное каллиграфическим почерком без единой помарки спустя час лежало перед ним.
2.
У Ямазаки Сагару день тоже не задался. Правда, для разнообразия, кто-то криворукий примерил на себя роль Творца, и причиной очередной личной катастрофы стал даже не обожаемый заместитель командующего Хиджиката Тоширо, а добрейшей души капитан первого отряда Окита Сого. Ямазаки встретил капитана при выходе из казарм, и его сердце забилось в томительном предвкушении беды.
Капитан выглядел таким расслабленным и удовлетворенным, что не оставалось сомнений в его злонамеренности.
— Добрый день, капитан, — приветствовал его Ямазаки, коривший себя за неосторожность быть замеченным.
Капитан окинул его быстрым взглядом, лишь на секунду задержав внимание на краешке конверта, так невовремя вылезшим из нагрудного кармана и явившим себя миру, и уголок его губ дрогнул.
— Добрый, — согласился он. — Снова Хиджиката гоняет?
Приметы, думал Ямазаки. Должны быть какие-то дурные приметы о капитанах, пересекающих дорогу честному шпиону, о капитанах, которые так сочувственно улыбаются, и о капитанах, которые знают твои самые слабые места… Ямазаки! Не иначе, сегодня ты отхватил джекпот! Спасайся! Беги, пока не поздно! Убегай и никогда не возвращайся!
— Сегодня моё дежурство, — с показной ленцой протянул капитан. — Не утруждайся так, Ямазаки. Я могу доставить это за тебя.
— Моя обязанность… — растерянно пролепетал Ямазаки. — Лично в руки!.. Со скорейшим ответом!
Поздно!
Конверт перекочевал во внутренний карман капитанова пиджака и скрылся из вида.
— Турнир по теннису, Ямазаки. Ты ещё успеешь, — напомнил капитан и нехорошо сощурился. Он знал о слабостях Ямазаки достаточно.
3.
У Сакаты Гинтоки день не задался сразу несколько раз за утро. Сначала Садахару просился гулять, потом Кагура проспала, и Садахару перестал проситься, пристыженно уткнувшись мордой в угол, а когда Гинтоки всё-таки поднялся ближе к полудню… вероятно, криками он разбудил не только Кагуру, но и поднял мертвецов с соседнего кладбища.
Дерьмо, думал Гинтоки. Собачье дерьмо! Много! Много собачьего дерьма в моем доме!
Он думал это так громко, что Кагура подумала ему в ответ, что это дерьмо божественной собаки, а потому обязательно должно быть добрым предзнаменованием. Потом она забрала Садахару и гордо удалилась с ним на плечах, игнорируя требования Гинтоки убирать за своим божественным производителем божественного дерьма.
На этом беды Гинтоки не закончились, потому что на запах или слишком громкие мысли явилась Отосе, чтобы полчаса думать под дверью о просроченной за три месяца арендной плате. Гинтоки подумал было мысленно огрызнуться, но счел за лучшее сделать вид, что никого нет дома, и лёг спать обратно.
Кагура вернулась через некоторое время заметно повеселев и метким пинком по почкам разбудила Гинтоки, вручив ему конверт, подписанный аккуратным каллиграфическим почерком.
— Лежало у входа, — пожав плечами, пояснила она и направилась куда-то в сторону кухни.
Гинтоки распечатал конверт и только тогда понял, насколько его день не задался. Он собрался было съесть это вопиющее недоразумение, которому не было места в мире, но оно казалось таким отвратительны, что он просто выбросил его в корзину для бумаг и собрался решать новую проблему старым проверенным способом — проще говоря, напиться.
К сожалению, за порогом его всё ещё ждала Отосе, которой надоело просто думать об арендной плате, что она и озвучила в ультимативной форме.
4.
Если чего Гинтоки и не любил, то это думать о проблемах.
И всё же пришлось вернуться на продавленный диван и предаться печальным размышлениям об арендной плате. Вопрос денег его занимал не слишком. Куда больше его интересовало, как можно задурить голову старой карге, повернутой на материальной выгоде.
Если бы у Гинтоки была совесть, он бы так не думал. Но совесть то ли потерялась, то ли уснула, то ли вовсе умерла, так что пришлось углубиться в пучину отчаяния, перебирая возможные хитроумные выходы из положения. Найти необходимую сумму Гинтоки не считал возможным. Мысль об убийстве старухи казалась слишком затасканной и приевшейся. Оставалось только одно — отвлечь! Но чем можно отвлечь от денег Отосе, повидавшую на своем веку достаточно?
Гинтоки так углубился в эту мысль, что даже задремал, когда Кагура выдернула его из блаженной неги внезапным вопросом.
— Что в письме?
— А? — Гинтоки почесался, переворачиваясь на бок. — В каком письме?
— В каком письме? Да в том самом, что я принесла тебе! — Кагура уселась на спинку дивана и заинтересованно оглядела его сверху.
— Ах, в том… — Гинтоки посмотрел на неё одним глазом, потом другим, потом немного полежал, закрыв оба — и, подпрыгнув, словно горный козел в брачный период, кинулся к корзине.
Злополучное письмо было на месте. Оно словно дожидалось своего часа, даже почти не помятое и чарующее, как пресловутый запретный плод.
Гинтоки достал его двумя пальцами, аккуратно положил на стол и перечитал несколько раз, убеждаясь, что жизнь начинает налаживаться.
Письмо было коротким, но слишком ёмким, на взгляд Гинтоки.
4,5
«Раньше я думал, что любовь — это когда точно знаешь, что любимый человек просто существует где-то в этом мире, и он счастлив даже без тебя.
Но теперь всё изменилось. Я уступаю в спорах там, где раньше мне не позволяла этого гордость. Я
мечтаю сталкиваться с любимым каждый день, поэтому исполняю свою работу на улицах города с непривычным рвением, и проклинаю выходные, если не могу найти причины для встречи. Я хотел бы слиться с этим человеком в оргазмическом экстазе и ласкать его там, где запретно. Я хочу полностью принадлежать ему одному.
Мне страшно осознавать, что эти чувства могут быть невзаимны. Но я больше не хочу молчать и взываю к тебе, о, греза!
Как стемнеет, приходи на кладбище, чтобы я мог поведать о своих чувствах открыто и получить ответ незамедлительно.
Вечно твой, Х.»
4. 75
— Отвратительный стиль, — сказала Кагура, выглядывая из-за плеча Гинтоки. — Наверное, он специально.
— Ммм… — протянул Гинтоки и ещё раз проверил конверт, на котором значилось его имя.
— Я бы точно не дала, — заметила Кагура доверительно. — Но сколько искренности!
Гинтоки отвесил ей подзатыльник в воспитательных целях.
— «Х» — это как «Хуй» или как «Хер», Гин-чан? — оживилась Кагура. — И, кстати, хотела спросить, в чем разница?
Гинтоки как можно громче подумал, что подзатыльника, пожалуй, будет мало, и Кагура с независимым видом снова удалилась на кухню.
Он проводил её взглядом и с болью посмотрел на письмо. Брать грех на душу не хотелось, но арендная плата казалась непомерно высокой и абсолютно недосягаемой.
— Живите долго и счастливо, — подвел итог Гинтоки и убрал лист, исписанный знакомым каллиграфическим почерком, в девственно-чистый конверт.
Казалось, день не задался у всех сразу.
5.
— Куда ты? — спросила Кагура вечером, высовываясь в коридор и наблюдая за натягивающим сапоги Гинтоки.
— Прятаться от осознания ничтожности своего поступка, — драматично заявил он, почесав в затылке.
— Много не пей, — напутствовала Кагура. — Кустами сильно не шуми — могут заметить и отомстить. Домой не возвращайся до утра… пока не протрезвеешь.
Гинтоки покачал головой и выскользнул в наступающие сумерки.
Кагура постояла ещё немного в коридоре, слушая звук его затихающих шагов и вернулась на кухню — заканчивать последние приготовления. В доме прокралась зловещая тишина, подобная той, что утром навещала казармы Шинсенгуми.
— Trick or treat!
Шепот, раздавшийся у самого уха, заставил Кагуру подпрыгнуть. По инерции она развернулась в прыжке и контратаковала шутника. Тот тоже оказался не промах и, поймав её руку в захват, ловко уложил на обе лопатки броском через себя.
— Придурок, — проворчала Кагура и от души пнула его по голени.
— А вот это уже больно, мелкая! — возмутился Окита, прыгая на одной ноге.
— Я думала, Гин-чан вернулся.
— Я думал, он вообще не уйдет.
Кагура встала, демонстративно отвернувшись.
— Ну и ладно, — неопределенно согласился Окита, заглядывая ей через плечо. — Где мой шоколад?
— Никакого шоколада!
— Врешь…
— Если не отойдешь, врежу, — предупредила Кагура.
— И я подделывал почерк Хиджикаты только чтобы услышать это?
— Ты подделывал почерк Хиджикаты только чтобы досадить ему.
— А вот и нет.
— А вот и да.
— А вот я тебя сейчас…Может всё-таки посмотришь на меня?
Медленно обернувшись, Кагура состроила самую свирепую гримасу. Встреченный взгляд не сулил ничего хорошего.
— А знаешь что?
— Нет.
— У меня там… зубы!
Выражение лица Окиты оставалось неизменно плотоядным. Кагура успела подумать, что на неё так не смотрели даже монстры, которых ловил Лысый.
— А у меня — когти, — спокойно парировал Окита. — Мы идеальная пара.
На такой ответ Кагура явно не рассчитывала.
— Может всё-таки начнем с шоколада? — насупилась она.
Окита резко отвернулся.
— Ладно, — согласился он со смешком. — Шоколад из твоих рук, дорамы по телевизору… С чего-то же нужно начинать. Но учти, когда-нибудь…
Он не договорил.
Кагура посмотрела на приготовленную коробочку и неожиданно подумала, что ему тоже может быть неловко.
— Даже не думай! — отозвался Окита из комнаты, включая телевизор. — Просто мне нравится смотреть, как ты смущаешься.
Кагура закрыла глаза и сосчитала до трех.
— Матушка на небесах, — взмолилась она. — Дай мне сил не убить этого замечательного парня хотя бы до тех пор, пока я не представлю его Лысому. Иначе мне будет очень-очень обидно и даже немного грустно из-за потерянной возможности увидеть этот цирк…
6.
— Саке! — потребовал Гинтоки.
— Саке! — согласился Хиджиката.
— Деньги вперед! — желчно предупредила Отосе. — За аренду — отдельно, за саке — отдельно. А то ведь спрошу натурой, — всё, как в письме!
Гинтоки критично оглядел её с ног до головы — для этого ему пришлось приподняться и опасно наклониться, перегнувшись через стойку.
— За твой счет, — подвел неутешительный итог он и пихнул Хиджикату локтем.
— Это ещё почему?
— Потому что это меня выперли из дома! Меня нужно жалеть и утешать! — пьяно, но уверенно объяснил Гинтоки. — А если они там… если!..
— Заткнись, — предупредил Хиджиката. — Даже думать не хочу.
— Тогда ещё саке! — потребовал Гинтоки
— Ещё! — согласился Хиджиката и кивнул Отосе. Откровенно говоря, у него тоже был план. Возможно, не такой дурацкий, как у влюбленного Окиты, но куда более изощренный по части садизма. Хиджиката верил, что сможет заставить Гинтоки заплатить по всем тем счетам о возмещении ущерба, которые пришли Шинсенгуми за последний квартал и не давали свести бюджет.
День не задался с самого утра, думал Хиджиката. Но если день не задался, возможно, повезет ночью.
@темы: gintama