[Oui, mon colonel!]

Автор: Ирч (Oui, mon colonel!)
Бета: —
Персонажи: Занзас/Маммон
Рейтинг: NC-17
Жанр: pwp
Дисклеймер: моя только шизофрения

Саммари: 3-33. Занзас/AD!fem!Маммон. Каждый раз во время секса Занзаса преследует чувство, что поведение Маммон – иллюзия, созданная, чтобы польстить ему. Гнев, попытки заставить её показать истинные чувства: оральные ласки, фистинг, БДСМ-игры с огнём. "Сколько тебе заплатить, чтобы ты перестала мне лгать?!"
Предупреждение: ООС, рефлексия, ООС и ещё раз ООС.

1350 с.

Когда человек ищет, чем подтвердить свои параноидальные идеи, он всегда находит.
© В.Пелевин

Занзас раскладывает её на барной стойке одной из общих гостиных особняка. Естественно, заблаговременно приказав всем выметаться. С другой стороны, Маммон никогда не остается там, где многолюдно, так что и выгонять особо некого.
Она покорно ложиться, откидывая голову назад. Капюшон соскальзывает, открывая лицо – узкое, худое, с высокими скулами, тонким носом и глубоко посаженными глазами, – совершенно незапоминающееся. Занзас распахивает её плащ, расстегивает форменную куртку и на доли секунд замирает, разглядывая её, словно в первый раз. Штаны, казалось, только что сидевшие на ней как влитые, с глухим шуршание падают на пол. Светлая кожа с тонкой, еле различимой сеткой голубых дорожек вен, узкие бедра с остро выпирающими косточками таза. Рука Занзаса на её плоском животе кажется особенно большой. Он опускает ладонь вниз, разводя Маммон ноги, – она послушно ставит их на высокие табуреты, тянет руки к лицу – не стыд, но привычка.
Ему нравится. Нравится, что она выглядит ещё несовершеннолетней девчонкой, маленькой и хрупкой, нравится её нарочитая манера испуганно и неуверенно закрываться. Нравится, что она никогда не отказывает, не протестует и не перечит. Занзас считает, что он не настолько груб, чтобы действительно причинить боль или неудобство. Ещё он знает, что Маммон, не смотря на свой внешний вид, старше него; на сколько – ему неизвестно, и это раздражает. Ещё раздражает её холодность сразу после секса.
Занзас снова ведет ладонь вверх по животу. Маммон под прикосновениями выгибается, откровенно и почти беззастенчиво подается движению его руки, слегка приподнимает бедра. Из-под скрещенных рук вырывается тяжелое дыхание. Он грубо сжимает ладонями маленькую грудь. В последнее время, Занзасу много чего не нравится в поведении иллюзионистки. И если раньше он верил, то сейчас он быстрее убьёт её, чем выкинет свои сомнения из головы. Говорят, у мужчин с возрастом порядочно портится характер... Впрочем, гнев – это не в новинку для босса Варии.
Занзас цепляет указательным пальцем узкую полоску бюстгальтера между грудей – язычок пламени предсмертной воли, пляшущий на кончике, легко прожигает её. Потом мягко касается обнаженной кожи, оставляя еле заметный розоватый след. Закрывает большими пальцами маленькие острые соски. Маммон вздрагивает, приоткрывает рот и сильнее прижимает руки к лицу. Ладони сжимаются в кулачки, – ногти впиваются в них, оставляя красноватые лунки. Занзас ждет, что она воспротивится, но вместо этого получает в ответ только судорожный вздох. Пламя рвется с рук в попытке облизать шею, худые ключицы и грудь, оставляя за собой дорожки лёгких ожогов, которые быстро сойдут, не оставив следов. Занзас не собирается причинять ей настоящую боль, – возможно, пока – и только поэтому сдерживается. Неслыханная милость с его стороны.
Наклонившись, он проводит языком по ключицам и груди, прихватывает зубами сосок, глядя на неё исподлобья, пытаясь заметить нотку фальши. Ничего. Маммон тяжело дышит, запрокинув голову. Занзас спускается ниже, вырисовывая языком замысловатые символы на животе, чувствуя неподдельную дрожь возбуждения, охватывающую миниатюрное, словно кукольное, тело иллюзионистки.
Его иллюзионистки.
Проблема в том, что он так и не смог понять, какое из этих слов стоило бы считать ключевым.
Именно из-за этого Занзас не торопится, хотя у самого уже сводит низ живота, и только расстегивает брюки, освобождая стоящий колом член.
Короткие темные волосы у Маммон в паху уже мокрые, несколько капель пачкают надраенную барную стойку, блестят в приглушенном свете красноватых ламп, притворяясь кровью. Занзас проводит языком по нежной коже промежности. Круговыми движениями – лёгким прикосновением, потом – увеличивая нажим. Ловит губами бугорок клитора. Его можно было бы принять за внимательного любовника, если бы не сила, с которой он сжимает разведенные ноги. Маммон громко прерывисто вздыхает и, не сдержавшись, толкается бедрами. Отстранившись, он входит в неё сразу двумя пальцами. Она двигается навстречу. Занзас добавляет третий палец, четвертый. Грубо двигает, растягивая. Маммон стонет и выгибается, упираясь костлявыми плечами в гладкую столешницу. Продолжает судорожно насаживаться. Не возражает.
Стерва. Лживая стерва! Двуличная, как герои commedia dell'arte.
Волна гнева сжимает виски и застилает глаза, подчиняет себе. Занзасу не хочется сдерживать ярость, подпитываемую тихими шепотками догадок.
Кисть руки, мокрая от смазки, почти легко проскальзывает в горячее лоно. Одной рукой Маммон судорожно хватается за металлическую шест-стойку для бокалов, второй царапает край стола. Дрожит всем телом и продолжает подаваться бедрами грубым и резким толчкам. Не сдерживаясь, хрипло и громко стонет. Очень громко. Так, что должно быть слышно и за стенами гостиной. Обычно, Занзасу нравится и это. Но обычно – это когда он трахает других шлюх, которые не могут его обмануть. Маммон может. Занзасу остается только беситься, поддавшись параное и не в силах различить обман.
Трахает ли он её вообще? Не происходит ли всё это в его воображении? Действительно ли это её настоящее лицо?
Стерва. Мразь. Блядь!
Иллюзионистка. И надо было так попасться на её крючок...
Наконец, Занзас не выдерживает – с какой-то демонстративной яростью усаживается на трёхногий табурет, резким движением притягивает её к себе, держа за бедра, и, сажая к себе на колени, быстро и грубо толкается в неё налившимся и истекающим смазкой членом. Маммон, с трудом балансируя, начинает двигаться сама, глубоко насаживаясь .От её толчков – медленных и тягучих – в ушах трещат кастаньеты, пальцы до боли сжимаются на узких бедрах, немея, перед глазами – рой радужных пчелок танцует зажигательную джигу. Занзас рычит, встряхивает головой, разгоняя докучливое наваждение, поднимает голову и всматривается в лицо девушки: сеть мелких морщин в уголках глаз, капли пота на лбу, висках и над верхней губой, подрагивающей в так движениям, ресницы трепещут крыльями тропических бабочек. Её лицо подергивается туманом, слегка плывет, так что Занзас опять уверяется в том, что она его обманывает, и всё происходящее – плод его воображения. Но она всхлипывает, срываясь на хриплые стоны, и сжимает его рубашку, словно не рискуя хвататься за плечи, и, приподнимаясь, короткими волосками с лобка щекочет Занзасу живот. И это подхлестывает его сильнее давить ей на бедра, заставляя насаживаться сильнее и глубже.
Потом она сжимается стальной пружиной, – и внутри, и снаружи, – устало и надтреснуто стонет сквозь закушенные губы и распрямляется, откидывая голову назад. Бессильно скользит пальцами по рубашке.
Чувствовать её удивительно приятно. От жара сокращающихся мышц вокру члена Занзас кончает вслед за Маммон, продолжая удерживать её сверху даже когда она пытается оттолкнуться и не дать кончить в себя. Хоть какая-то попытка обезопаситься от нежелательных последствий? Какая чушь! Ехидне вроде неё ни Бог, ни Пресвятая Дева не пошлют такой подарок, каким может быть ребёнок. От Занзаса – тем более.
Отдышавшись, оба начинают приводить себя в порядок, пытаясь создать хоть какую-нибудь видимость приличия.
Точнее, Занзас пытается: без колебаний скидывает в мусорную корзину испачканную спермой рубашку и, смачно выругавшись сквозь зубы, пытается оттереть брюки вафельным полотенцем из бара. Ещё раз выругавшись, выкидывает полотенце, взглядом находит початую бутылку виски и делает глоток из горла. Шотландское пойло обжигает горло, отвешивает смачный подзатыльник и возвращает прежнюю бдительность. Поэтому ему удается повернуться к двери до того, как Маммон успевает дотянуться до ручки.
– Это я вовремя... – недобро ухмыляется Занзас. – Уже уходишь?
– Мне надо в душ, – бесцветным голосом отвечает иллюзионистка, становясь самой собой. Такой, какой каждый день видят её окружающие.
Да, по хорошему, ей действительно нужно в душ. Но одежда, ещё пять минут назад находящаяся в беспорядке, сейчас выглядит словно с иголочки – ни складочки, ни пятнышка.
Маммон нервно поправляет капюшон, вновь скрывающий глаза, и тянется к дверной ручке.
Былой гнев охватывает Занзаса с новой силой, вгрызается в чахлое и порядком поистрепавшееся благоразумие острыми когтями сомнения.
Он несколькими шагами оказывается рядом с девушкой, хватает её за руку и рывком поднимает вверх. У них слишком большая разница в росте – Маммон не остается ничего кроме, как встать перед ним на цыпочки – почти повиснуть – и дождаться, когда горячий темперамент сменит гнев на милость.
Занзас старательно пытается разглядеть лицо под капюшоном и сравнить его с тем, что видит во время секса. Не выходит – под тёмной тканью клубиться густой фиолетово-черный мрак.
– Сколько тебе заплатить, чтобы ты перестала мне лгать?!
Маммон молчит.
– Сколько?! Это будет очень щедрое предложение – только скажи!..
– Я отказываюсь, – спокойно отвечает она.
– Что ты сказала? – от неожиданности он ослабляет хватку, но она не вырывает руку.
– Я отказываюсь, – повторяет Маммон.
– От денег?
– Да, – кивает она. И добавляет в пол голоса: – Есть сделки, которые ценны не деньгами на руках, а будущим. Когда я отвечу на ваш вопрос, босс, – как угодно! понравится он вам или нет, – вы потеряете интерес. Мои ценные бумаги, выражаясь языком маркетинга, прогорят, а сумма, которую я получу, будет ниже себестоимости. Проще говоря, ваше предложение убыточно. Я отказываюсь.
Её тонкое запястье легко осбождается от хватки Занзаса.
– Мне надо в душ, – словно напоминает она и привидением выскальзывает из гостиной.
Занзас остается стоять, глядя на закрывшуюся за Маммон дверь.

Саммари: V – 4. Занзас/AD!fem!Маммон. Попавшись под руку пьяному Занзасу,

дальше

Маммон вынуждена вести себя покорно и слушаться, чтобы не провоцировать разъяренного босса. Занзас нежен, насколько это возможно с ним; разложить девушку на столе в кабинете; медленный секс, желательно долгий перерыв в отношениях для Маммон. Второе.
Предупреждение: за еблей – со слов "Не хочу кофе", до этого – махровый варийский фанон

1750 с.

Смешно. Она засиживается в интернете допоздна. Как и раньше.
Проверяет биржевые новости, курс валюты, погоду для Фантазмы – та не любит жару, особенно после снятие Проклятья, вечно жалуется, сидя в прохладной ванне и громко квакая.
– Тише, – шепчет Маммон и отстукивает на клавишах комбинации цифр.
Подтянув одну ногу к груди, она кладет подбородок на колено. Безэмоционально включает кем-то рекомендованный фильм, оказывающийся обычной мелодрамой, одной из тех, под которые ревут героини таких же мелодрам и едят калорийное мороженое. Фильм Маммон не нравится, а мысль о мороженом неожиданно кажется заманчивой, тем более, что внизу на кухне в огромном холодильнике просто обязан заваляться лоток любимого шоколадного пломбира.
Маммон встает, накидывает по привычке плащ с капюшоном и шепчет Фантазме, чтобы ждала её возвращения. Совершенно бессмысленный поступок, оставляющий на душе неприятный осадочек – словно признание собственного одиночества.
Маммон бесшумно скользит по коридорам варийского особняка: не то, что бы она боится встретить кого-то из офицеров или ей стыдно за чисто женскую слабость к ночным визитам к холодильнику. Скорее, это просто привычка заставляет её быть тихой, словно мышь и бесплотной, словно тень. А в Варии изменения в её внешности восприняли спокойно – ну, вырос или выросла, или... Не важно. Главное, не зудел бы Хранитель Тумана над ухом со своими долгами, а уж пол, возраст и вероисповедание – да велика ли разница, если самому боссу всё равно?
Маммон спускается со второго этажа на первый – там и кухня, и гостиная, и несколько приемных кабинетов. Один принадлежит Сквало – в нем всегда проходят совещания и обсуждения предстоящих операций, так что его можно считать комнатой общих собраний. Второй кабинет – самый маленький – принадлежит Маммон, и там она в идеальном порядке вот уже который год хранит все счета, закладные и юридические документы. Третий кабинет – личная территория Занзаса, и туда редко кто заходит, а уж о том, что самостоятельно выйти и поминать не стоит. Есть, конечно, исключения... Сквало может врываться к боссу в любое время, и, если у Занзаса плохое настроение, они вылетают словно сумасшедшие, круша всё вокруг. Ещё иногда к Занзасу заходит Луссурия... Странно получается, думает Маммон: Сквало – Хранитель Дождя, следовательно, должен успокаивать. Но вместо этого местным нейтрализатором агрессии не по профилю работает Хранитель Солнца. Луссурия ни разу на памяти Маммон не вылетал из кабинета, как это делает Сквало, но и заходит только тогда, когда Занзас уже на грани срыва. В кабинете стоит огромный диван, а потайная дверь ведёт в просторную ванную комнату. Иногда Занзас по несколько недель не возвращается в спальню, пьёт, сидя в кабинете, и бесится. Сама Маммон заходила в кабинет к Занзасу только однажды – чтобы поговорить о Проклятье Радуги. Но он уже всё знал, и даже не был зол или раздражен. Словно её появление там было чем-то естественным и своевременным.
Размышляя над этим, Маммон крадется в кухню, предвкушая свою законную порцию канцерогенов и жира, что, в общем-то, ничем ей не грозит – она вообще не склонна к полноте. И бедра бы можно пошире, и грудь бы... чтоб была.
Господи, думает она, мысленно возводя глаза к потолку, да кому тут нужна твоя фигура-то, идиотка? Пока колдуешь – оставайся; будь ты мальчиком, девочкой или чудищем заморским. Забавно, в общем.
Она вздрагивает, наступая носком туфели на тонкую полоску света, падающую в коридор из кабинета Занзаса.
Забавно, повторяет Маммон про себя и приближается к двери. Надо иметь смелость, чтобы признаться самой себе, что Занзаса она побаивается. Да и какой бы нормальный человек не испугался? Тем более – женщина. Маммон думает, что она – точнее, та, которой она была и которую звали Вайпер, – самая обычная женщина, трусиха с комплексом неполноценности из-за собственной фигуры. Но Вайпер уже давно как бы нет – с того самого момента, когда её поглотило Проклятье Радуги. А Маммон... Маммон – просто иллюзионист, Хранитель Тумана Варии, жлоб, нудный тип и ещё что-то, что совершенно не имеет значения.
Сама не зная зачем, она толкает дверь в кабинет Занзаса. Тот сидит в бессменном кресле и глушит свой бессменный виски, уставившись куда-то в стену рядом с дверью. Замечая тень Маммон в дверном проёме, он на долю секунды задерживает стакан с вонючим ирландским пойлом, не донося до рта, а потом резко опрокидывает в себя и облизывает губы.
Маммом сглатывает.
– Босс? – тихо зовет она, и ей кажется, словно она ещё под действием Проклятья, и только пришла к нему за помощью, а ему не занимать самодурства – или соображения? – чтобы отказать.
Занзас почти благосклонно машет стаканом и выливает остатки из бутылки.
Маммон смотрит на него и думает, что ей почти повезло с боссом – не смотря на внешность, с этими отталкивающими шрамами и свирепым взглядом, и наплевательским отношением ко всему, что его не касается. А ведь проблема Маммон его не касалась! Да и знакомы они были – ну, год от силы же...
– Спасибо, – тихо говорит она, испытывая странное чувство сродни нежности – Маммон не доводилось никогда этого испытывать. Может быть, Вайпер бы могла вспомнить, но её уже давно не существует. – Спасибо... за то, что не отказали.
Занзас какое-то время смотрит на неё, потом машет зажатым в руке стаканом, подзывая.
Только тут Маммон понимает, насколько он пьян. Но отступать поздно – если сейчас ослушаться, кто знает, чем это обернется.
Она проскальзывает в кабинет и притворяет за собой дверь, подходит к столу и становится перед ним.
Занзас рассматривает её, её расстегнутый плащ и небрежно наброшенный на лицо капюшон в прицеле собственных скрещенных ног, лежащих на столе, кривится, крутится на кресле, потом садится прямо и снова кивает ей.
– Ближе, – коротко приказывает Занзас, и Маммон, словно зачарованная его пронзительным взглядом, обходит стол вокруг. Почему-то рядом с ним она чувствует себя словно кролик перед удавом. Всё бы ничего, думает она, но для хорошего иллюзиониста я, кажется, становлюсь слишком внушаема.
Занзас протягивает руку и скидывает капюшон – Маммон еле сдерживается от ядовитой иронии: все всегда думают, что у неё там что-то необычное, неожиданное, хотя ничего под куском тряпки особенного нет: узкое худое лицо, каких двенадцать на дюжину. Просто она не любит смотреть в глаза.
Занзас ухмыляется, проводит пальцами по скулам, и Маммон даже начинает успокаиваться: ничего, пройдет, возрастное. Он хоть и проницателен, но ещё совсем юный – физически, может быть, и старше, но внутри – любопытный мальчишка. Ему просто интересно. Это как игра в кошки-мышки: пока мышь не дергается – когти втянуты и лапы мягкие, а как начнет метаться – тут пиши пропало...
– Хотите, я сделаю вам кофе, босс? – тихо спрашивает Маммон, стараясь переключить внимание.
Лёгкие прикосновения пальцев к скуле становятся более ощутимыми. Занзас ведёт ладонью по шее, цепляет молнию на куртке и тянет вниз. Маммон кажется, что дышать в кабинете становится нечем, не смотря на открытое окно.
– Не хочу кофе, – говорит Занзас чуть прищуриваясь. – Хочу тебя.
Маммон пытается отстранится, но оказывается приперта спиной к массивному письменному столу.
Занзас с задумчивым видом избавляет её от одежды – деталь за деталью, изучает взглядом, пальцами поглаживает кожу. Когда начинает казаться, что он готов её отпустить, и Маммон снова пытается это сделать, Занзас резко двигается и сильнее зажимает её между креслом и стол.
– Я пробыл во льду долгих восемь лет, – задумчиво говорит он. – В анабиозе. Мне повезло больше – я этого не помню. А тебе совсем не повезло, да?
Маммон пытается мягко оттолкнуть его, но вместо этого Занзас только рычит сдавлено и глухо и, подхватывая её за талию, сажает на край стола. Рядом с ним она кажется себе очень маленькой и хрупкой, и ещё эта подростковая угловатость не по возрасту. И когда он касается её груди, становится приятно и нестерпимо стыдно. Он водит губами по шее и прикусывает мочку уха, отчего по коже бегут мурашки. От него остро пахнет алкоголем и очень дорогим одеколоном, и ещё потом и дубленой кожей кресла, в котором он так любит сидеть. В первое мгновение Маммон кажется, что запах отвратителен.
Занзас заставляет лечь её на стол и поставить ноги на край, потом долго гладит двумя пальцами между ног – то медленными и плавными круговыми движениями, то нажимая сильнее. К его тяжелому запаху примешивается её – терпкий и почему-то с кислинкой. Занзас гладит её внизу, между бёдер, размазывают влагу, но не торопится взять даже пальцами, почувствовать изнутри.
– Не надо, пожалуйста, босс... Прекратите... – просит Маммон, задыхаясь, но звучит это жалко и так, словно она только и ждет, когда он возьмет её.
Есть в ласках Занзаса что-то животное, что само по себе отвратительно, но вызывает удовлетворение. Он вылизывает шею, плечи и ключицы, спускается к груди, не сильно прихватывает зубами кожу, и это похоже на кошачие свадьбы, когда галантный кавалер таскает свою даму за шкирку в приступе сладострастия.
Маммон чувствует, что от таких ласк уже готова кончить, и балансирует где-то на грани, замечает, иногда приоткрывая глаза, как Занзас внимательно следит за движением её губ. По инерции, понимает она. Сейчас её глаза для него – что словно чужой язык, непонятный и пугающий. Зато все привыкли читать её настроение и эмоции по движению губ.
Занзас наконец наваливается сверху, подминает под себя, трется широкой грудью о её маленькие соски. Маммон кажется, что ей не хватает воздуха. Она уже не сдерживается: обхватывает за шею, закидывает ноги за пояс, чувствует его горячую твёрдую плоть, трущуюся о бедра.
А потом он берёт её – неспешными, плавными движениями, входя не сразу, а короткими толчками.
Маммон выгибается, и когда его член оказывается в ней полностью, ей кажется, она чувствует на нем каждую жилку. Её накрывает волной удовольствия от такой острой чувствительности и собственной тесноты внутри, и его твердости. Она кончает, выпускает воздух через стиснутые зубы. Занзас наклоняется, целует ключицы и вылизывает линию подбородка, ждет, когда она перестанет нервно всхлипывать, и только тогда снова начинает двигаться, время от времени сбиваясь с ритма.
Полированная деревянная столешница липнет к мокрой от пота спине. Член Занзаса входит в неё так глубоко, что это почти больно, но Маммон продолжает каждый раз подаваться навстречу, шире разводя бедра. Занзас давит на неё, всем весом вжимая в стол. Он очень горячий и большой, и Маммон кажется, что его слишком много для неё одной. Она тихо стонет и царапает его плечи.
– Ещё... – на грани слышимости шепчет она, сглатывает и прижимается худыми лопатками к столу. – Пожа... ааа...
Может быть, Занзас и не лучший любовник, но природа его не обидела.
На этот раз оргазм ярче и длится дольше, и Маммон в последний момент зажимает себе рот ладонью, боясь, что кто-то может услышать. Внутри у неё всё пульсирует и сжимается, и Занзас с хрипом несколько раз с силой толкается, а потом кончает ей на живот. Она дрожит, тяжело дышит и смотрит в потолок, чувствует запах теплой спермы на своей коже и думает, что боссу следует перестать пить, если он...
Чтобы дойти к себе, Маммон приходится набросить иллюзию, потому что ноги ноют и плохо слушаются, её качает. Зайдя в комнату, она прислоняется к двери и оседает на пол. Её немного потряхивает.
Обиженно квакает Фантазма из ванной.
Маммон поднимается и нетвердой походкой идет в душ.
Первый раз за все годы в Варии она изменяет привычке и не закрывает на замок дверь спальни.

@темы: digest, reborn