Но пафост есть страдание человека, ведомого сильной страстью, а среди нас нет тех кто хохочет над страданием и презирает страсть.©
Автор: Ирч (Oui, mon colonel!)
Бета: —
Персонажи: Колонелло/Лал, Реборн
Дисклеймер: моя только шизофрения
Жанр: drama
Рейтинг: PG
1045 c.
Он окликает его в самый последней момент. Голос как всегда беззаботен, только что-то проскальзывает в интонациях – неудобство, растерянность, заискивание?
– Реборн...
Он из тех парней, которые всегда улыбаются – потому что так легче. Потому что не надо никому рассказывать о своих проблемах, о том, что гложет. Это вызывает уважение. И жалость. Наверное, они оба из таких. Разница только в качестве улыбок. У Реборна – холодная насмешка, у него...
– Я хотел спросить, эй!..
А ещё у него очень выразительные глаза – с такими не врут. Эти зеркала души сделаны из старого венецианского стекла, которое не блекнет с годами и в нём всегда отражается та точка горизонта, в которой сходятся море и небо.
Они никогда не ладили и вряд ли поладят. Будь они в иной ситуации, пожалуй, могли бы даже стать врагами. Хорошими, добрыми врагами, играющими по правилам. Только теперь они в одной команде, как не крути.
– Спрашивай.
– Я только хотел... Эй, ты давно её видел?
Реборн внимательно всматривается в его лицо. Абсурд. Словно не знает, что там увидит. Но это как дегустация дорогого вина. Аромат – лёгкий интерес пополам с беспокойствием, с пряной ноткой грусти за несбывшееся и несказанное. А сказать он мог бы многое, пряча за шутливыми пассажами что-то очень лично, интимное и болезненное. По цвету – как родниковая вода – светлая звенящая тоска. Вкус – терпкий, выдержанный. Послевкусие... неожиданно приятное, щемящее, но теплое.
Это странно, думает Реборн, что после стольких лет, в его взгляде ничего не меняется, когда он вспоминает о ней.
– Нет, – отвечает односложно, потому что не уверен, что стоило бы говорить в подобной ситуации. В голове вертится мысль, что это всё слишком сентиментально и глупо, и раньше он не стал бы задумываться о чужих чувствах. Потому что всё меняется, и только они остаются при своём взбалмошном невыносимом характере и бутафорском возрасте.
– Где?
– Она сейчас у Савады в CEDEF. Кажется, характер у неё испортился и совсем стал ни к чёрту...
Колонелло улыбается.
– Эй... Это ведь хорошо, да?
Реборн пожимает плечами.
– Или совсем плохо?
– Вы так и не встретились ни разу?
– Да ей ведь не стоит, правда?.. А я... эй, зачем?
Реборн снова пожимает плечами.
– Извини, мой корабль отходит. Недосуг ностальгии придаваться... Вонгола ждет.
– Ну да.
Чувствуя затылком, как Колонелло ухмыляется вслед, Реборн думает, что иногда для любви достаточно просто знать, что всё в порядке.
***
Когда в следующий раз Реборн приезжает на остров, они долго сидят на любимом утесе Колонелло и пьют.
В прежней жизни такое было бы невозможно. Реборн всегда избегал общества, прячя легкую социофобию под маской самовлюбленного эгоизма. Сейчас, когда нет женщин, в чьих постелях можно прятаться от мира и самого себя, он постоянно испытывает чувство глухой безнадежности, разделить которую хоть с кем-то не представляется возможным.
Реборн сам не знает, как это выходит, но рядом с Колонелло ему действительно удобно и легко. Наверное, это из-за прямолинейности и открытости, которая так свойственна последнему. Возможно, они просто похожи и никогда не смогут уступить друг другу. И ещё потому, что могли бы стать хорошими врагами – такие не бьют в спину, умеют проигрывать и способны объединяться при необходимости.
– Эй! Это хорошее место! – говорит Колонелло после первой бутылки пива, и в его глазах отражается туманная дымка на горизонте.
– Эй, даже в такой жизни есть смысл, – вздыхает он после второй, и тогда в его глазах полыхает всеми оттенками красного тропический закат.
– Да уж, полное дерьмо, – соглашается Реборн после третьей бутылки, и сдвигает шляпу на глаза.
Ночь, широко улыбаясь южными звездами и щербатым месяцем, набрасывает свою шаль им на плечи, укутывает, поёт колыбельные.
Они пьют до рассвета, сбиваясь со счета.
Прежде чем уснуть, Реборн пихает сонного Колонелло в бок:
– Ни о чем спросить не хочешь?
– Хочу. Но, эй! У нас слишком душевные посиделки... Не думаю, что тебе понравятся мои вопросы.
– Я итак знаю, что ты будешь спрашивать.
Реборн откидывает голову назад, полностью закрывает лицо шляпой и складывает руки на животе. Голос звучит глухо.
– Знаешь, она такая дура... – тянет он. – Я хотел бы не знать, не видеть и не чувствовать этого.
Колонелло не принимает вызов, молча ждет продолжения, вслушивается в затягивающуюся паузу.
Реборн вспоминает: потертый плащ и вызывающий костюм, шрам на щеке и очки, резкие движения и волевой голос. Её здорово было подначивать – она из тех женщин, которые легко ведутся на провокации. Кажется, тогда он немного перегнул палку – она сняла очки...
– Пустышка, – поясняет он наконец. – Она пользуется её силой. Смею предположить, намеренно... Какая дура!
– Эй... – окликает Колонелло. – Завидуешь, да?
– Тебе? – сухой смешок.
– Ей.
– Завидую.
Реборн засыпает с мыслью о том, что в самопожертвовании нет никакого толку, тем более, если оно обоюдное.
***
В третий раз он приезжает на остров в отвратительном настроении.
Взгляд у Реборна тяжелый и злой, так что окружающие шарахаются от него, как от прокаженного, но он этого специально не замечает.
Когда объявляется Колонелло, смотрит исподлобья на него и, против обыкновения, не принимает участие в словесной перепалке. Молчит и ждет. А потом срывается с места и бьёт – всерьёз.
Колонелло успевает увернуться только на инстинктах.
– Эй! – возмущается он.
– Как вы меня достали! – цедит Реборн. – Видеть вас больше не могу.
Колонелло смотрит удивленно.
– У вас глаза одинаковые, – говорит Реборн. – Смотрите на меня, а видите друг друга. Словно я почтовый голубь какой. Не могу больше... Словно вы единственные, кому тяжело. Словно только у вас забрали что-то ценное. А между тем, даже встретиться не хотите. Знаешь, что она сказала Иемицу, когда он хотел послать её сюда?
Он опускается на песок и отворачивается.
– Что?
– Она сказала, что лучше сдохнет, чем поедет. А потом посмотрела на меня. И я увидел: она на грани – готова сорваться в ту же минуту. Мешает только страх. Страх шепчет ей, что нет смысла ехать, потому что ты смирился. Вы с ней хорошо знаете друг друга... Так почему я вижу, что ты блефуешь, а она – нет?
Колонелло устало трет глаза.
– Эй, эгоисты, да? – спрашивает он и усмехается. – А я – самый большой из нас всех: сам всё решил, ни с кем не считаясь, а теперь иду на попятный.
– Ты не идёшь, – криво хмыкает Реборн. – Ты ползешь – еле-еле, по-пластунски...
– Как учили, эй! – в ответ дергает уголком рта Колонелло.
– Позвони ей, – просит Реборн. – Я устал от вас. Разбирайтесь сами. Это всё ваши проблемы. Не хочу больше ловить на себе пытливые взгляды. Мне нечего на них ответить, потому что я – плохой парень и не умею утешать. Мне самому нужно...
– Эй, нет... Я не могу забрать свои слова назад. Я ушел сам.
– Так вернись! Пока есть, к кому... – зло говорит Реборн, поднимается и уходит.
Колонелло устало смотрит вслед.
Реборн думает, что нельзя просить и обещать то, что не в силах выполнить.
Бета: —
Персонажи: Колонелло/Лал, Реборн
Дисклеймер: моя только шизофрения
Жанр: drama
Рейтинг: PG
1045 c.
Ничто не бывает кончено.
Даже если совсем не вспоминаешь о человеке, он все равно живет в тебе.
© откуда-то.
Даже если совсем не вспоминаешь о человеке, он все равно живет в тебе.
© откуда-то.
Он окликает его в самый последней момент. Голос как всегда беззаботен, только что-то проскальзывает в интонациях – неудобство, растерянность, заискивание?
– Реборн...
Он из тех парней, которые всегда улыбаются – потому что так легче. Потому что не надо никому рассказывать о своих проблемах, о том, что гложет. Это вызывает уважение. И жалость. Наверное, они оба из таких. Разница только в качестве улыбок. У Реборна – холодная насмешка, у него...
– Я хотел спросить, эй!..
А ещё у него очень выразительные глаза – с такими не врут. Эти зеркала души сделаны из старого венецианского стекла, которое не блекнет с годами и в нём всегда отражается та точка горизонта, в которой сходятся море и небо.
Они никогда не ладили и вряд ли поладят. Будь они в иной ситуации, пожалуй, могли бы даже стать врагами. Хорошими, добрыми врагами, играющими по правилам. Только теперь они в одной команде, как не крути.
– Спрашивай.
– Я только хотел... Эй, ты давно её видел?
Реборн внимательно всматривается в его лицо. Абсурд. Словно не знает, что там увидит. Но это как дегустация дорогого вина. Аромат – лёгкий интерес пополам с беспокойствием, с пряной ноткой грусти за несбывшееся и несказанное. А сказать он мог бы многое, пряча за шутливыми пассажами что-то очень лично, интимное и болезненное. По цвету – как родниковая вода – светлая звенящая тоска. Вкус – терпкий, выдержанный. Послевкусие... неожиданно приятное, щемящее, но теплое.
Это странно, думает Реборн, что после стольких лет, в его взгляде ничего не меняется, когда он вспоминает о ней.
– Нет, – отвечает односложно, потому что не уверен, что стоило бы говорить в подобной ситуации. В голове вертится мысль, что это всё слишком сентиментально и глупо, и раньше он не стал бы задумываться о чужих чувствах. Потому что всё меняется, и только они остаются при своём взбалмошном невыносимом характере и бутафорском возрасте.
– Где?
– Она сейчас у Савады в CEDEF. Кажется, характер у неё испортился и совсем стал ни к чёрту...
Колонелло улыбается.
– Эй... Это ведь хорошо, да?
Реборн пожимает плечами.
– Или совсем плохо?
– Вы так и не встретились ни разу?
– Да ей ведь не стоит, правда?.. А я... эй, зачем?
Реборн снова пожимает плечами.
– Извини, мой корабль отходит. Недосуг ностальгии придаваться... Вонгола ждет.
– Ну да.
Чувствуя затылком, как Колонелло ухмыляется вслед, Реборн думает, что иногда для любви достаточно просто знать, что всё в порядке.
***
Когда в следующий раз Реборн приезжает на остров, они долго сидят на любимом утесе Колонелло и пьют.
В прежней жизни такое было бы невозможно. Реборн всегда избегал общества, прячя легкую социофобию под маской самовлюбленного эгоизма. Сейчас, когда нет женщин, в чьих постелях можно прятаться от мира и самого себя, он постоянно испытывает чувство глухой безнадежности, разделить которую хоть с кем-то не представляется возможным.
Реборн сам не знает, как это выходит, но рядом с Колонелло ему действительно удобно и легко. Наверное, это из-за прямолинейности и открытости, которая так свойственна последнему. Возможно, они просто похожи и никогда не смогут уступить друг другу. И ещё потому, что могли бы стать хорошими врагами – такие не бьют в спину, умеют проигрывать и способны объединяться при необходимости.
– Эй! Это хорошее место! – говорит Колонелло после первой бутылки пива, и в его глазах отражается туманная дымка на горизонте.
– Эй, даже в такой жизни есть смысл, – вздыхает он после второй, и тогда в его глазах полыхает всеми оттенками красного тропический закат.
– Да уж, полное дерьмо, – соглашается Реборн после третьей бутылки, и сдвигает шляпу на глаза.
Ночь, широко улыбаясь южными звездами и щербатым месяцем, набрасывает свою шаль им на плечи, укутывает, поёт колыбельные.
Они пьют до рассвета, сбиваясь со счета.
Прежде чем уснуть, Реборн пихает сонного Колонелло в бок:
– Ни о чем спросить не хочешь?
– Хочу. Но, эй! У нас слишком душевные посиделки... Не думаю, что тебе понравятся мои вопросы.
– Я итак знаю, что ты будешь спрашивать.
Реборн откидывает голову назад, полностью закрывает лицо шляпой и складывает руки на животе. Голос звучит глухо.
– Знаешь, она такая дура... – тянет он. – Я хотел бы не знать, не видеть и не чувствовать этого.
Колонелло не принимает вызов, молча ждет продолжения, вслушивается в затягивающуюся паузу.
Реборн вспоминает: потертый плащ и вызывающий костюм, шрам на щеке и очки, резкие движения и волевой голос. Её здорово было подначивать – она из тех женщин, которые легко ведутся на провокации. Кажется, тогда он немного перегнул палку – она сняла очки...
– Пустышка, – поясняет он наконец. – Она пользуется её силой. Смею предположить, намеренно... Какая дура!
– Эй... – окликает Колонелло. – Завидуешь, да?
– Тебе? – сухой смешок.
– Ей.
– Завидую.
Реборн засыпает с мыслью о том, что в самопожертвовании нет никакого толку, тем более, если оно обоюдное.
***
В третий раз он приезжает на остров в отвратительном настроении.
Взгляд у Реборна тяжелый и злой, так что окружающие шарахаются от него, как от прокаженного, но он этого специально не замечает.
Когда объявляется Колонелло, смотрит исподлобья на него и, против обыкновения, не принимает участие в словесной перепалке. Молчит и ждет. А потом срывается с места и бьёт – всерьёз.
Колонелло успевает увернуться только на инстинктах.
– Эй! – возмущается он.
– Как вы меня достали! – цедит Реборн. – Видеть вас больше не могу.
Колонелло смотрит удивленно.
– У вас глаза одинаковые, – говорит Реборн. – Смотрите на меня, а видите друг друга. Словно я почтовый голубь какой. Не могу больше... Словно вы единственные, кому тяжело. Словно только у вас забрали что-то ценное. А между тем, даже встретиться не хотите. Знаешь, что она сказала Иемицу, когда он хотел послать её сюда?
Он опускается на песок и отворачивается.
– Что?
– Она сказала, что лучше сдохнет, чем поедет. А потом посмотрела на меня. И я увидел: она на грани – готова сорваться в ту же минуту. Мешает только страх. Страх шепчет ей, что нет смысла ехать, потому что ты смирился. Вы с ней хорошо знаете друг друга... Так почему я вижу, что ты блефуешь, а она – нет?
Колонелло устало трет глаза.
– Эй, эгоисты, да? – спрашивает он и усмехается. – А я – самый большой из нас всех: сам всё решил, ни с кем не считаясь, а теперь иду на попятный.
– Ты не идёшь, – криво хмыкает Реборн. – Ты ползешь – еле-еле, по-пластунски...
– Как учили, эй! – в ответ дергает уголком рта Колонелло.
– Позвони ей, – просит Реборн. – Я устал от вас. Разбирайтесь сами. Это всё ваши проблемы. Не хочу больше ловить на себе пытливые взгляды. Мне нечего на них ответить, потому что я – плохой парень и не умею утешать. Мне самому нужно...
– Эй, нет... Я не могу забрать свои слова назад. Я ушел сам.
– Так вернись! Пока есть, к кому... – зло говорит Реборн, поднимается и уходит.
Колонелло устало смотрит вслед.
Реборн думает, что нельзя просить и обещать то, что не в силах выполнить.
@темы: reborn